К Истории Александровского монастыря в Суздале

Весной 1847 года после Пасхи, выпавшей на 23 марта, вязниковский 2-й гильдии купец Николай Ильич Шаганов отправился в поездку по местам, где у него были дела и где уже начинались приготовления к весенним ярмарочным торгам. Жил он в Коврове, и обычный маршрут его начинался с поездки в Суздаль, а затем – в Лежнево, Шую, Вязники и Нижний Новгород. Чтобы не скучать в дороге, он делал записи об увиденном и услышанном, а потом некоторые из них превращал в небольшие статьи, которые охотно публиковали журнал «Москвитянин» и газеты Владимирской и Нижегородской губерний.
Тогда, весной 1847 года, Николай Ильич встретился в Суздале со знакомым священником Смоленской церкви о. Иоанном Грацилевским. Когда-то о. Иоанн служил в соборе, а потом получил Смоленский приход. Он увлекался историей суздальской епархии, собирал и переписывал различные старинные документы, легенды и фрагменты хроник, найденных среди бумаг отошедших в мир иной церковнослужителей. Так в руках о. Иоанна оказалось сочинение, авторство которого приписывается соборному ключарю Анании Фёдорову (1709-1761 г.г.).
О.Иоанн поведал Николаю Ильичу о том, что он только что закончил переписывать в очередной раз «Историческое собрание» Анании Фёдорова и внес в него любопытное дополнение, касающееся надгробных плит в Вознесенской церкви Александровского монастыря. И поскольку Николай Ильич заинтересовался этим дополнением, то о. Иоанн достал полный текст «Исторического собрания» и указал на следующие строки, попавшие в сочинение ещё во время жизни Анании Фёдорова: «Монастырь девичь святаго мученика Александра Перскаго, древняго строения, был прежде богатый и знаменитый, и имел немало вотчин, данных от благоверных князей Суждальских и протчих, в нём бо многие княжеские гробы значатся благоверных княгинь и чад их; а кто имяны ту бысть погребён, всеядца времене продолжением, от неснискания в той обители сущих, остася мало известно…».
По словам о. Иоанна, совсем недавно в Вознесенской церкви были обнаружены две каменные надгробные плиты с надписями на них. Надписи он прочитал и поторопился сделать такое дополнение к «Историческому собранию»: «…Княжеские женска полу значатся быти гробницы, а именно надписи на гробницах: Лета 6770 года преставися раба Божия благоверная Великая княгиня Мария, во инокинях Марина, Суждальская; Лета 6801 года преставися раба Божия благоверная Великая княгиня Аграфена Суждальская».
Никаких подробностей о том, при каких обстоятельствах эти плиты внезапно оказались в Вознесенской церкви, о. Иоанн Николаю Ильичу не поведал. Может быть и поведал, но записи этой истории отыскать не удалось. Николай Ильич, подивившись обретению надгробных плит, списал у о. Иоанна эпитафии и продолжил свою деловую поездку. Остановившись в городе Горбатове (примерно в 70 км от Нижнего Новгорода), он на досуге написал 5 июня заметку «О древних гробницах в Суздале», а по прибытии в Нижний Новгород посетил редакцию Нижегородских губернских ведомостей и эту заметку оставил там для последующей публикации. Редакция немного поправила тексты надписей на плитах и напечатала заметку в № 40 газеты за подписью Н.Шаганова, где сказано: «…из числа многих гробниц княжеских на двух только сохранились возможные к прочтению следующие надписи: 6870 преставися раба Божия благоверная великая княгиня Мария, во инокинях Марина, Суздальская. – 6901 преставися раба Божия благоверная великая княгиня Агриппина Суздальская. На прочих же, как выражается летописец, время всеядец не только не оставило на камнях надписей, но и самих камней». 
К этой заметке редакция сделала примечание: «Первая – супруга князя Димитрия Ногтя Константиновича Суздальского; вторая – дочь Ольгерда, бывшая замужем за великим князем Нижегородским и Городецким Борисом Константиновичем».
Таким образом, оказалось, что надписи на одних и тех же плитах, сообщённые о. Иоанном Грацилевским и Н.И. Шагановым, различны. Не затрагивая малозначимых расхождений, можно сказать, что главное внимание Грацилевского и Шаганова было обращено на имена и даты. В подлиннике даты были написаны буквами кириллицы и исчислены «от сотворения мира». В переводе на современное летоисчисление эти даты суть: по Грацилевскому, Мария умерла в 1262 г., а Аграфена (Агриппина) - в 1293 г.; по Шаганову – в 1362 и 1393 годах соответственно.
Плиты до наших дней не сохранились – они исчезли так же таинственно, как и появились. По словам церковного писателя И. Токмакова, они в 1895 г. ещё находились в Вознесенской церкви и даты на них стояли 1262 и 1293 г.г. За 50 лет (1846-1895) никто не удосужился сфотографировать или срисовать, или хотя бы подробно описать особенности каждой плиты: материал, повреждения, сохранность текстов надписей, орнаменты и т.п. Ни духовные, ни светские власти, ни научные организации на древность плит ни разу не обратили внимания. А были ли они вообще?
Образовалась благодатная почва для появления разного рода догадок, и самая «приземлённая» из них сводилась, по-видимому, к тому, что плиты спокойно лежали себе где-нибудь в храме или поблизости от него, присыпанные землёй, а то и просто служили ступенями при входе в храм и ждали своего часа.
Этот час настал после того, как в 1841-42 г.г. началась регулярная публикация русских летописей и различных древних документов. Так вошли в научный обиход Акты исторические (1841), Новгородские летописи (1841), Ипатьевская летопись (1843), Лаврентьевская летопись (1846) и др. Тогда же, в 1841 г., была опубликована грамота княгини Марии, в иночестве Марины, на передачу в вотчину Спасо-Евфимьеву монастырю села Омутского близ Суздаля. Публикатор назвал Марию супругой Великого князя Суздальско-Нижегородского Даниила Борисовича, а грамоту датировал «после 1425 года». Известно, что Даниил Борисович умер между 1442 и 1444 г.г., следовательно, Мария (инокиня Марина) жила в ХV в.
В 1842 г. А.Х. Востоков опубликовал грамоту, данную черницей Мариной суздальскому Васильевскому монастырю. Согласно грамоте, монастырь получал в вотчину сёла Мининское и Романовское, находившиеся в окрестностях Суздаля. Начало грамоты отсутствовало – было утрачено ещё до попадания документа в руки публикатора. В тексте же грамоты не указаны светское состояние черницы и её мирское имя. Востоков датировал грамоту 1252 годом, а Марину назвал вдовой суздальского князя Дмитрия Константиновича.
  Видимо, вот тут-то и загорелся сыр-­бор: в Вознесенской церкви расчистили от мусора надгробные плиты, прочитали на одной из них имя Мария (во инокинях Марина) и, соглашаясь с А.Х. Востоковым, определили её вдовой Дмитрия Константиновича, жившей в XIII веке. А о. Иоанн Грацилевский в 1846 г. внёс сведения о плитах в «Историческое собрание».
Не ссылаясь на какие-либо источники, К.Н. Тихонравов в 1852 г. поместил в своём Владимирском сборнике сообщение о княгине Марии, во инокинях Марине, скончавшейся в 1262 г.
Спустя три года, в очередном номере Временника, издавшегося Обществом Истории и Древности российских, было впервые опубликовано «Историческое собрание о богоспасаемом граде Суждале» по рукописи, принадлежавшей о. Иоанну Грацилевскому и писанной им в 1846 г.
На статейку Н.Шаганова в нижегородской газете уже никто внимания не обращал: не до него было, раз такое богатство привалило Суздалю – Тринадцатый век, который можно потрогать! Поскольку княгиня Мария (черница Марина) была погребена в Александровском монастыре, значит, этот монастырь в XIII веке уже существовал, а Мария была современницей Александра Невского. И если черница Марина дала в вотчину Васильевскому монастырю сёла Мининское и Романовское, то разве это не  доказательство существования в ХIII веке и Васильевского монастыря? Этот XIII век настолько въелся в историю Суздаля, что даже в наше время экскурсоводы нет-нет да и похвастаются древностью исторических памятников.
Между тем, надо было как-то завершить дело о погребённых в Александровском монастыре великих княгинях, потому что на поверхность суесловия всплыли некоторые ощутимые несуразицы.
Одна из них заключалась в том, что в истории Северо-Восточной Руси известны только два князя, носившие имя Дмитрий Константинович и династически именовавшиеся Суздальскими. Они были родными братьями, сыновьями Суздальско-Нижегородского князя Константина Васильевича: Дмитрий старший (в крещении Фома, инок Феодор; 1324 – 1383 г.г.) и Дмитрий младший по прозвищу Ноготь (1350 – ок.1375 г.г.). По возрасту ни один из них не мог быть мужем черницы Марины. Ещё один Дмитрий Константинович (1214 – 1249) сидел на уделе в Угличе, был женат на Евдокии и вотчинами в Суздальском княжестве не владел.
Вторая несуразица была в том, что княгиня Мария, умершая в 1262 г., не могла дать село Омутское в вотчину Спасо-Евфимьеву монастырю, так как монастырь был основан через 90 лет после её смерти.
Поскольку не удавалось свести все версии, касающиеся обеих Марин и их грамот, к логическим нормам, изучение темы временно прекратили, дав тем самым пищу различным домыслам и предположениям. Суммарно они отражали стремление суздальского духовенства связать имя княгини Марии (черницы Марины) с судьбами местных монастырей и монастырских вотчин, располагавшихся неподалеку от города.
«Замечательно, - писал В. Георгиевский в 1900 г., не ссылаясь на источники, - что почти все эти земельные владения (сёла Мининское и Романовское. – В.О.) подарены Васильевскому монастырю инокиней Мариной, женою Ростово-Суздальского князя Василька Константиновича, в мире Марией Михайловной, родной сестрой преподобной Евфросинии, младшей дочерью князя Михаила Черниговского, в 1253 году на помин души брата своего мужа – Угличского князя Дмитрия Константиновича, скончавшегося в 1249 году. Притом большая часть этой земли состоит из урочища Минина Селища, принадлежавшего некогда жениху преподобной Евфросинии Мине, где был построен загородный дворец его». Как говорится, без комментариев.
В 1964 г. историк-источниковед В.А. Кучкин поставил, наконец, точку в деле о двух черницах Маринах, смущавших благолепие суздальских древностей. Проведя тщательное исследование древних документов (в том числе хранящихся во Владимирском госархиве), он установил, что княгиня Мария, давшая грамоту Спасо-Евфимьеву монастырю, и черница Марина, давшая грамоту Васильевскому монастырю – одно и то же лицо. Мужем её был Великий князь Суздальско-Нижегородский Даниил Борисович, умерший между 1422 и 1444 г.г. А.Х. Востоков, датировавший грамоту черницы Марины 1252 годом, заблудился из-за неверного прочтения даты на грамоте, имевшей значительные повреждения.
Атрибуция надгробной плиты с высеченным на ней именем Аграфена произошла без особых сложностей.
Н.М. Карамзин, описывая события, происходившие в XIV в. в Суздальско-Нижегородском княжестве, упомянул о том, что в 1354 г. Борис Константинович, будучи удельным князем Городецким, женился на дочери Великого князя Литовского Ольгерда. Имя этой дочери он не назвал, потому что не знал: не настала ещё пора публикации летописей и разных других исторических материалов. А когда они стали публиковаться, то замелькали летописные сообщения, одно похожее на другое: «…Тогда же и князю Борису привезоша из Литвы дчерь Олгордову Огрофену и венчася в Новегороде у Святаго Спаса…»; «…оженися князь Борис з Ольгердовною Огрифиною…»; «Тогож лета ожени князь Костяньтин Василиевич сына своего Бориса оу Олгерда»; «Того же лета оженися князь Борис Олгирдовною Фрефиною». И тому подобное.
Прочитав на плите имя Великой княгини Суздальско-Нижегородской Аграфены Ольгердовны, суздальцы поинтересовались судьбой её мужа. Оказалось, что Борис Константинович получил Великое княжение Суздальско-Нижегородское в 1384 г., а в 1392 г. княжеством временно завладел Московский князь Василий Дмитриевич. Своего двоюродного деда Бориса Константиновича он отстранил от Великого княжения и отправил в Суздаль, где тот в следующем году «в нятье (т.е. в неволе.-В.О.) преставися и положен бысть в его вотчине в Суздале маия в 6 день». Аграфена Ольгердовна после смерти мужа обязана была уйти в монастырь, что она и сделала. Очевидно, скончалась она, не приняв монашеского чина, в конце 1393 или начале 1394 года. Н.И. Шаганов и стоявшая за ним редакция нижегородской газеты разобрались с этой плитой сразу.
Александровский монастырь считался «государевым строением», т.е. основан был не по решению духовного лица, а по воле и указанию светского владетеля – на его земле, на его средства и в его интересах. Монастырь не имел вотчин, а материальное обеспечение насельниц и поддержание в исправности монастырских зданий осуществлялось из средств основателя и его потомков, владевших Суздалем как вотчиной. Суздальско-Нижегородские князья продолжали эту традицию и опекали монастырь на правах вотчинников по обязанности, унаследованной от предков (Борис Константинович приходился пра-пра-пра-правнуком князю Всеволоду Юрьевичу Большое Гнездо). Несомненно, жёны, сёстры и дочери потомков Всеволода Юрьевича принимали активное участие в жизни монахинь Александровского монастыря, с которыми могли находиться в родстве или свойстве. Поэтому должно выглядеть естественным желание вдовы Бориса Константиновича провести остаток дней в монастыре, бывшем для неё семейной реликвией и предметом забот. А Мария (черница Марина) была её невесткой, вдовой сына – Великого князя Суздальско-Нижегородского Даниила Борисовича.
Думаю, что есть основания для занесения имён двух Великих княгинь в синодик Вознесенской церкви Александровского монастыря.

В.Д. Огурцов , краевед.
Фото П. Сухова.